Я ученый и потому хорошо знакома с радостями и неудачами архивных исследований. Когда в конце дня я чувствую, что удалось получить крупицу чего-то нового, я ощущаю себя окрыленной, даже если это малое достижение. И наоборот, если я не нахожу что-нибудь после просматривания груды папок в течение нескольких дней, я чувствую себя раздраженной, несчастной, в глубоком унынии. Возможно, и вам приходилось испытывать что-то подобное?
Я занималась эстонской дипломатией межвоенного периода (перед Второй мировой войной). Я прочла множество официальных дипломатических отчетов, отправленных в Таллинн, а также частных писем, которые дипломаты посылали друг другу. Все началось с Аугуста Тормы, посла Эстонии в Великобритании с 1934 по 1971 год, деятельность которого я изучала для своей докторской диссертации. Он был очень сдержанным человеком, и я надеялась обнаружить некоторые персональные детали из его переписки и, по крайней мере, установить круг его друзей, расширяя охват. Так я открыла Йохана Леппика, друга Тормы, который в свое время был эстонским послом в Польше, Румынии, Литве, Италии и Венгрии. Торма и Леппик были примерно одного возраста и оба, к моей радости, имели прекрасный разборчивый почерк. Однако их писем друг к другу сохранилось немного.
Большинство личных писем дипломатов оказались менее интересными, чем я предполагала. Они были далеко от дома, одиноки, эгоцентричны, хотели выговориться по поводу напряженной работы из-за нехватки персонала, ощущали себя забытыми Таллинном. Вот почему письма Йохана Леппика выделяются. Даже его официальные отчеты в Министерство иностранных дел в Таллинне содержат отдельные личные комментарии, свидетельствующие о человечности. Напротив, официальные отчеты Тормы являлись безжизненными и сухими. В частных письмах Леппик был еще более откровенным: он с готовностью признавал, что был эмоциональным – нечто удивительное.
В 1959 он писал Торме: «Ваше письмо меня глубоко тронуло. Для меня Вы из того же ряда, что и Лозорайтис (литовский посол в Италии), как в работе, так и внешне. Ваши чувства под семью замками, как если бы у вас не было человеческих слабостей и вы никогда не ошибались. С Вами можно только гадать, это лучшее, что можно сделать. Так и есть. Что случилось, если вы таким образом могли написать об Алисе?» К сожалению, оригинальное письмо Тормы Леппику пропало, поэтому неясно, как именно Торма описывал болезнь жены, но в своем ответе Леппик был прямолинеен: он знал Алисе, он беспокоился о ее здоровье и выговаривал Торме за его недостаточное сострадание.
Леппик переписывался и с другим коллегой – Каарелом Пустой, сохранились 94 его письма Пусте. В письмах есть необъяснимые пробелы; имеется лишь несколько ответов Пусты. В какой-то мере это даже отрадно: почерк Пусты разобрать очень трудно, хотя он кажется очень правильным. Они переписывались несколько десятилетий. Леппик относился к Пусте как к светочу, был благодарен ему за то, что Пуста привел его в дипломатию и научил всем тонкостям этой работы.
К тому времени я уже опубликовала биографию Аугуста Тормы и понимала, что Леппик тоже заслуживает подобного труда. Однако было недостаточно архивного материала для полноценной биографии, недостаточно сведений о его жизни. Что делать? В 2018 году я уже опубликовала повесть о Константине Пятсе, который стоял во главе Эстонской Республики больше десятилетия, и тогда решила написать другую повесть – о Леппике. Она называлась «Otseütleja» («Прямолинейный человек»). Я стремилась придерживаться фактов и архивных материалов насколько это возможно, но формат повести позволял мне заполнять те места, где информация была скудной.
Я не единственная среди эстонцев, кто считает, что Леппик был интересным и выдающимся человеком. Несколько человек вспоминали его в своих мемуарах, в отличие от Аугуста Тормы, который почти отсутствует в эмигрантской литературе. В полудюжине мемуаров Леппику посвящены целые главы, описывающие его хобби и личностные особенности, но там же можно увидеть и восхищение им. Пианистка Кяби Ларетей, больше известная тем, что была женой шведского кинорежиссера Ингмара Бергмана, чем игрой на фортепиано, была в подростковом возрасте влюблена в Леппика, который, к слову, тоже играл на фортепиано. Леппик и Ларетей переписывались десятилетиями, и она упомянула в одной из своих книг, что хранила все его письма, сотни писем, рассортированных по датам. Однако после ее смерти в 2014 году письма пропали. Поэтому можно только восхищаться богатством Национального архива Эстонии: несмотря на политические потрясения, сохранилось очень много персональных дипломатических писем.
Моя повесть «Прямолинейный человек» является своего рода биографией Леппика, человека, который, на самом деле, подытожил все, что произошло со всеми эстонскими дипломатами после 1940 года, когда Советский Союз оккупировал страну. Им было приказано вернуться в Эстонию, но они решили оставаться на местах, заслужив название изменников от советских властей. Они потеряли свой доход, дипломатический статус и место в жизни, должны были приспособиться к новым условиям. Все тосковали по своей стране, зная, что больше никогда ее не увидят.
Непременно есть и другие выдающиеся люди, мужчины или женщины из той долгой эпохи, о которых вы знаете. Если архивного материала для полноценной биографии недостаточно, то почему бы не написать повесть? Еще не поздно восстановить их имена, воссоздать их время. История имеет значение.
Тийна Тамман